Буквально вчера итальянские готик-металисты Theatres Des Vampires анонсировали выход нового альбома со «сладким» названием «Candyland«. Они тут же пояснили, что песни будут вовсе не о сладостях, а о печально известной американской школе Пеннхёрст, конкретно, об одной ее комнате с яркими стенами и веселыми рисунками. Редакция MetalGossip решила разобраться, что же представляет собой это место и почему музыканты решили посявитить новый альбом именно ему.
Обычно, когда люди берут на себя слишком много, ничего хорошего не получается. Это мягко говоря. А если называть вещи своими именами, так вообще получается, извините, шняга. Вот когда, например, всякие там законотворцы начинают рассуждать, можно ли носить носки с сандалиями или это богомерзко, негуманно и антинаучно. Но носки и сандалии, хоть и с натяжкой, но можно простить. Что ж с них взять, с убогих? Но когда они же, наморщив лоб и насупив брови, берутся судить о том, кто труъ, а кто не очень так, кто имеет право на жизнь, а кого можно и в биореактор скинуть, становится совершенно не смешно.
Социальные сети, сайты и форумы переполняют советы о том, как из обычной личинки гомо сапиенса, вчерашнего пузожителя и сегодняшнего тугосери взрастить, как минимум, Моцарта. Как минимум, заметьте! Про верхнюю планку даже страшно думать, не иначе как супермен на выходе получится. На всех, кто в год и семь не цитирует Ницше, не шпарит на трех иностранных языках и не бежит стометровку наравне с кенийскими спринтерами, смотрят (к счастью, пока только в интернете!) с жалостью и легким презрением. «Не расстраивайтесь, — говорят они безутешным родителям, — должен же кто-то и сараи чистить, и за прилавком стоять…» Но стоять за прилавком никто не хочет, и родители с утроенным усердием бросаются делать из своего крохи человека. Ну, чтобы перед людьми стыдно не было (тут, конечно, вопрос немного спорный, так как в эру фотографов/тренеров/воннаби моделей и прочей говорящей плесени сын — чистильщик сараев еще не самый худший вариант, но это осознание приходит уже с возрастом, а вот малышам достается по самое не балуй!).
Но вернемся к нашим баранам. Такая благодать была не всегда, и еще относительно вчера родителей «дефектных» детей чморили не только на форумах (их тогда и не было-то!), а во вполне реальной жизни. Шикоро известный в узких кругах доктор Генри Годдард, приверженец евгеники во всей ее красе, не раз заявлял, что если не удалось зачать здоровое потомство, то лучше его убрать с глаз почтенной публики и попробовать сделать новое. Идея, что называется, пошла в народ, и вскоре было принято решение всех сирых и убогих, тех, кто не вписывался в рамки карамельной американской мечты, куда-нибудь убрать. Желательно навсегда. Разумеется, нужно было действовать строго по закону, то есть действовать втихоря (с). Прикрываясь любовью к ближнему и поистине безграничным христианским милосердием, ярые адепты евгеники с молчаливого одобрения тогдашнего сосайети принялись воздвигать школы-интернаты, госпитали и прочие дома скорби для физически и психически неполноценных граждан.
Одним из таких приютов стал инернат Пеннхёрст в Пенсильвании. Сначала немного истории:
Пеннхёрст был построен и открыт в 1908 году как школа для физически и психически больных детей. Территория школы была огромной, 120 акров. Одновременно здесь могло содержаться около 10 000 детей и подростков, что делало Пеннхёрст одной из самых больших организаций в Пенсильвании. Половина пациентов была отправлена сюда по решению суда, других приводили родители или опекуны. Основными задачами интерната были лечение, образование и уход за инвалидами. Его даже так и назвали — Дом для душевнобольных и эпилептиков, это потом его переименовали в Государственную школу Пеннхёрст. Был привлечен и квалифицированный персонал – в интернате трудились медики, психологи, соцработники, педагоги.
При школе был построен госпиталь на 300 коек. Там было даже два внештатных хирурга и полный штат медсестер и санитарок. Пеннхёрст был практически полностью независимой организацией: на территории в 1400 акров были размещены хозпостройки, огород, пожарная станция, магазин, парикмахерская, кинотеатр, актовый зал и даже теплица. Все здания были названы в честь городов штата. Проект создал архитектор Филипп Джонсон. Электричество генерировал собственный генератор. Было здесь и кладбище, а также площадка для игры в бейсбол и парковая зона отдыха. Каждая комната интерната была устроена по типу больничной палаты – в ней жили 4 человека. На окнах зданий стояли решетки, на перилах – специальные заглушки. А под землей была проложена сеть тоннелей, чтобы перевозить пациентов с ограниченными физическими возможностями.
Заманчивое описание, согласитесь? И розарий, и игра в кегли… Прямо элитная частная школа какая-то, а не казёный дом. Правда, как это обычно бывает, рекламный буклет слабо коррелировал с действительностью. Нет, площадки для гольфа там были, только вот на них никто не играл. А пациентов, часть из которых были вполне себе дееспособными, никто никогда не видел.
C самого первого дня после открытия Пеннхёрст приобрел славу гиблого места. Руководство и сотрудников интерната не раз и не два обвиняли в жестоком обращении с пациентами, растратах и халатности. В народе его даже стали называть «пыточной для детей». Правда, дальше укоризненных взглядов в сторону дирекции дело не пошло, и дети от 7 и до 18 продолжали «закалять сталь» в нечеловеческих условиях. Только в 1986 году одна из бывших выпускниц Терри Ли Хальдерман подала иск против штата Пенсильвания в целом и школы Пеннхёрст в частности, где отстаивала право пациентов на достойную жизнь и образование. После громкого скандала школу закрыли.
Территорию интерната быстро облюбовали местные бездомные, которые вынесли оттуда все, что не было приколочено, а представители гоп-культуры, сталкеры, диггеры и прочий бомонд и вовсе не оставили от некогда величественного сооружения камня на камне. Здание держалось на честном слове, пока его не было решено превратить… в парк развлечений (мы могли бы пуститься в долгие и пространные рассуждения о том, что брать деньги за погляд в местах, где творился всяческий беспредел, должно быть так же стыдно, как и грабить приют для слепых, но мы этого делать не будем. Пусть это останется на совести тех, кто готов продавать билеты даже на похороны собственной матери). Группа специалистов хоррор-индустрии побелила потолки, заделала дыры в полу и потолке, вставила стекла и распахнула двери для всех желающих увидеть те самые комнаты, где пытали безмолвных узников Пеннхёрста.
Сотрудники Пеннхёрст Асилум (именно такое название получил новый парк развлечений) уверяют, что невинно убиенные пациенты до сих пор бродят по комнатам, охают, ахают и двигают предметы. Сразу три незасимых группы экспертов по полтергейстам и всякому такому целый месяц гонялись за привидениями и в конце концов согласились, что они таки существуют. Что, как вы понимаете, придало экскурсиям перцу и значительно увеличило цену на билет. Теперь, если вам повезет, вы сможете услышать потусторонние звуки и почувствовать перепады температуры в местах, для этого совершенно не предназначенных.
А вот несколько фактов о том, что творилось за закрытыми дверьми:
— В интернате не было штатного терапевта. Так что, если у пациента случался серьезный кризис, то ему нужно было ждать следующего утра. Если он не дожидался, то это были уже его проблемы.
— Для контроля или наказания медперсонал интерната практиковал привязывание пациентов к стулу, кровати или иным, пригодным для этих целей подручным выступам, помещение в изоляторе, связывание рук и лодыжек. Альтернативой данному методу служили инъекции психотропных веществ или сильных снотворных.
— Особо буйных помещали в одиночные камеры. Срок «отсидки» напрямую зависел от желания сотрудника. Иногда пациенты неделями сидели к карцере метр на метр, в луже собственной мочи и рвоты.
— Сотрудники в принципе не утруждали себя уходом за своими подопечными. Так, вместо необходимой терапии, ими проводилось обездвиживание пациентов на сутки, недели, а то и месяцы. Пролежни были обычным делом. Но их, как вы понимаете, тоже никто не спешил залечивать.
— Дозы лекарств никто не рассчитывал. Целью было усыпить пациента, сделать его податливым и спокойным, а не вылечить.
— Пациенты частенько ходили под себя, однако как нательное, так и постельное белье не менялось неделями, а в комнатах и коридорах стоял стойкий запах мочи и экскрементов. Полы не мылись и не дезинфицировались, больные были заражены острицами и вшами. Туалетов и душевых было мало, часть из них не работала совсем, а остальные не были укомплектованы необходимыми гигиеническими принадлежностями. Больным не выдавалось мыло, туалетная бумага и полотенца.
— О праве пациентов на личную жизнь никто и не думал. Даже те узники Пеннхёрста, которые могли себя обслуживать, жили в общих комнатах. Прогулки были только по большим праздникам, досуга для пациентов не предполагалось.
— Условия жизни в интернате были такими, что состояние пациентов после прибытия туда резко ухудшалось. Терялись навыки, забывались слова, переставали слушаться руки и ноги. Уже через несколько месяцев интенсивной «терапии» больные превращались в безмолвных кукол, либо сутками лежащих на кроватях, либо прикованных к стенам цепями и кожаными жгутами.
— За буйнопомешанными никто не приглядывал. Регулярно медицинский журнал интерната пополнялся заметками о драках, попытках убийства, самоубийства или нанесении тяжких телесных повреждений. Не отставали от подопечных и сами сотрудники интерната: за малейшее неповиновение пациентов били, лишали пищи, одежды, помещали в темные холодные изоляторы. Могли и столкнуть с лестницы или выбросить, имитируя акт суицида.
Терри Ли Хальдерман, та самая, которая и подала иск против штата Пенсильвании, попала в Пеннхёрст в возрасте 12 лет. В то время она могла сказать около десятка простых слов. Выйдя из интерната через 11 лет, она не могла сказать ничего. Речь к ней так и не вернулась, зато родители насчитали на теле дочери более сорока шрамов, неправильно сросшихся переломов и рваных ран.
Собрат Терри по несчастью Чарльз ДиНофли попал в школу в 9 лет. Уже через несколько дней после прибытия, он потерял глаз. Медбат объяснил родителям, что маленький Чарли сам изуродовал себя, неосторожно упав в душевой. Нос, видимо, трижды ломал он себе тоже сам. Семья решила перевести Чарльза в другое заведение для душевнобольных, однако к тому моменту мальчик почти полностью ослеп и утратил все навыки, приобретенные раньше.
И таких пациентов прошло через стены Пеннхёрста тысячи. Кого-то впоследствии забирали родители, кто-то оставался там до конца жизни. Тысячи маленьких беззащитных пациентов ежедневно подвергались пыткам, сексуальному насилию, издевательствам, а богобоязненное и чрезмерно бдительное общество на этот раз предпочитало молчать и делать вид, что все, как пел небезызвестный Егор Летов, идет по плану. Неизвестно, сколько бы еще просуществовала школа в своем первозданном виде, если бы не мисс Хальдерман. которая не побоялась остоять право всех несчастных узников на достойную жизнь.
Сейчас в прогрессивном (или лучше сказать «прогрессирующем»?) обществе считается дурным тоном тыкать пальцем в физические недостатки товарища, а школы уже давно не делятся на обычные и вспомогательные. Однако можно ли говорить о том, что Пеннхёрст не возродится аки феникс из пепла, если туда, где десятки лет страдали люди, теперь за деньги пускают гостей, а само место будто в издевку назвали «убежищем»?
Американская история ужасов полнится не только Пеннхёрстом — в истории любой страны можно насчитать как минимум десяток-другой аналогичных трагедий, но вопрос не в том, чтобы плюнуть и забыть, а в том, чтобы никогда не повторить эту историю.
